В сообщении, подготовленном Юлией Кривоченко, говорится: « Работы Василия Матвеевича Смотрова знает, наверное, каждый староосколец: его фотолетопись жизни города насчитывает несколько тысяч снимков, начиная с 1975 года.

Его фотографии напоминают кадры из семейного альбома одной большой семьи: рождение электрометаллургического комбината, старые слободские улочки, современные многоэтажки, рабочие будни и театральные вечера. Большую часть этой уникальной хроники мы видели в местной прессе и на выставках.

Но есть в коллекции Василия Матвеевича снимки, большая часть из которых никогда не публиковалась. Это фотографии храмов – разрушенных и восстановленных, сельских и городских, – которые, по признанию самого автора, до сих пор оставались невостребованными.

О том, что послужило причиной глубокого интереса к православной тематике, о своем понимании нравственности и красоты Василий Матвеевич рассказал в интервью «Православному Осколью» в 2013 году. Вспоминаем эту беседу вместе с вами.

– Василий Матвеевич, многие Вас воспринимают как создателя официальной фотохроники. Откуда такой интерес к православной тематике?
– На самом деле я всегда воспринимал себя как фотохудожника. И, несмотря на работу фоторепортера, никогда не делал официальных штампованных снимков, старался увидеть что-то интересное, кусочек жизни в кадр поймать. Но две самые любимые мои темы, как это ни удивительно для вас может звучать – это природа и Православие. Конечно, все родом из детства. Родился я в крестьянской семье. Детство провел в селе Малые Ясырки Воронежской области. Там очень красиво. И до сих пор каждое лето я приезжаю в Ясырки, ухожу один в поле или на речку – и буквально растворяюсь в этой красоте. Кадры получаются невероятные! Вот откуда любовь к пейзажу. А интерес к Православию у меня развивался в двух ракурсах – духовном и эстетическом.
Бабушка и дедушка старались приобщить меня, родных и двоюродных сестер и братьев к вере. Приобщили насколько смогли, ведь из нас в школе воспитывали атеистов. Как говорил кинорежиссер Эльдар Рязанов, мы поневоле становились атеистами. Но благодаря тому, что рядом со мной был живой пример, я сохранил веру, дух православия. Дедушка в церкви был алтарником. А его сестра – маленькая сгорбленная старушка – помогала при храме. Храм, где они подвизались, находился в километре от нас. Мы, их внуки, частенько бывали там на службе.
Судьба двоюродной бабули была очень печальной. Когда в нашем селе закрывали храм, священника и всех служителей арестовали. На бабушку тоже надели наручники – за хранение церковной литературы, которую впоследствии так и не нашли, отправили в Сибирь на 10 лет. Она каким-то чудом в лагерях уцелела. Мне было шесть лет, когда она вернулась. Сталинские времена. Мы всего боялись. Дрожали от мысли попасть в немилость власти. Тех, кого клеймили врагами народа, мы тоже боялись. Но когда это случилось с нашей милой маленькой старушкой, я не знал, кому верить. Что-то внутри стало переворачиваться, и наверно, на место становиться. И фотография храмов для меня – это одна из форм жизни в Церкви Христовой.
Конечно, кроме духовной оставляющей, присутствует и особая эстетика. Когда я стал чувствовать в себе способность к художественному видению, обратил внимание на красоту храмовых сооружений. Для жителей больших городов нет ничего удивительного в церквях – они теряются в сложных архитектурных ансамблях на фоне высоток и памятников истории. А я вырос в маленьком селе. Узкие улочки, убогие серые домишки с соломенной крышей. А посреди поселка – храм, который в детстве мне казался просто огромным. Взгляд невольно останавливался на нем, восторженно скользил по золоченым куполам и сводам.

– Когда вы сделали свой первый снимок?
– Довольно поздно – мне было уже 20 лет. Я успел окончить училище и побывать на целине. Потом перебрался к сестре в Воронеж. Она-то и вложила мне в руки фотоаппарат. Эффектная кокетка, частая гостья воронежских ателье, она, конечно, мечтала о личном фотографе. Она посодействовала в приобретении довольно скромной даже по тем временам камеры. Но мне довольно быстро надоели дежурные улыбки моих доморощенных моделей. Я бежал от них на природу: выезжал за город, гулял по лесам и лугам. Хотелось поймать в объектив каждую травинку – с фотокамерой расстаться я уже не мог.

– Вы уже тогда задумались о стезе фоторепортера?
– Такая мысль зародилась во мне с победы в фотоконкурсе, который проводила областная газета. Неожиданно мне присудили вторую премию. Это меня так окрылило! Но решил поступать все-таки на факультет журналистики, где в то время готовили исключительно работников пера. Писать для газеты мне нравилось, но все-таки руки тянулись к камере. Параллельно я стал заниматься в фотоклубе «Экспресс», который стал для меня вторым университетом. Благодаря занятиям я вырос из простого любителя в профессионального фотографа. Естественно, и работу связал с камерой. Конечно, иногда приходилось писать, но только не заметки! Я всей душой ненавидел «правильные» новости, вычищенные, выбеленные для наивного советского читателя. В фотографии была все-таки свобода. Однако репортажные снимки – какими бы интересными они ни были – для меня просто работа. А жизнь – это художественная фотография.

– А в чем проявилась свобода в работе фоторепортера?
– Камера, в отличие от пера журналиста, фиксирует события без ретуши. По крайней мере, раньше, когда не было фотошопа, особой редактуры не сделаешь. Во времена, когда идеология главенствовала, невозможно было увидеть жизнь без партийной ретуши. Тексты подвергались жестокой цензуре, художники создавали свои работы под диктовку. Только фотокамера могла беспристрастно запечатлеть моменты настоящей истории. Конечно, такие «не очень удобные» кадры редко попадали на страницы прессы, но спустя годы представляли бесценный материал – документальное свидетельство о произошедших событиях. Вот тому пример. В 90-е годы мне удалось принять участие в международной выставке в Германии. Я собрал фотографии – снимки нашей современной жизни до и после развала Советского Союза. Богатые и нищие, свадьбы и будни рабочих, храмы и заводы – обычная жизнь обычных людей. Но для немцев это был шок – они впервые увидели советскую действительность «без лака социализма». Выставка имела просто невероятный успех, совершенно неожиданный для меня. По просьбам зрителей ее продлили на целый месяц!

– Значит, действительно объектив объективен?
– Да, а вот автор снимка всегда пристрастен. Тут многое зависит от задачи, которую ставит себе фотограф – запечатлеть действительность для хроники или создать художественный снимок. Для художника – это способ самовыражения.

– Как сделать красивый художественный снимок храма, Богослужения, передать молитвенный настрой прихожан?

– Мы привыкли к обыденности, вот и снимаем храм как нечто совершенно обыденное – просто как еще одну городскую достопримечательность. Но сам смысл такого сооружения уже должен заставить фотографа посмотреть на него по-другому, найти необычный ракурс, выразить в снимке какую-то идею. Также очень важен этический момент. Если съемка идет внутри храма, например, на Литургии, действовать нужно очень деликатно. Нужно уметь чувствовать, когда съемка будет уместна. Даже если перед вами необыкновенный кадр – выразительные глаза, мерцающие свечи – помните: вы вторгаетесь в закрытое пространство, в личные отношения человека и Бога. Поэтому в некоторых храмах съемка вообще запрещена…

– Вообще, как сегодня обстоит дело с этикой у профессиональных фотографов?
– Много скандальных, низкопробных снимков. Нравственные ориентиры теряются. Один поморщится и пройдет мимо, а другой обязательно сфотографирует мерзость, которая впоследствии попадет в газету. Я против цензуры, но считаю, что пресса должна воспитывать. На выставках я часто замечал, как люди задерживаются именно у пейзажных фотографий. Ни сцены, ни лица, ни тем более какие-то ужасы жизни такого интереса у зрителей не вызывают. Почему? В природе – гармония и отдохновение души.

– В Церкви тоже есть гармония…
– Конечно. Когда снимаешь в храме, душа наполняется таким теплом… А самое прекрасное – не свечи, не иконы, а глаза людей, пришедших в храм!
Но вид разрушенных храмов ужасен. Помню, снимал в Соковом Свято-Никольский храм до реставрации. Только зашел – стало не по себе: в куполе дыра, оконные проемы пустые, у амвона горы мусора. Стены исписаны, правда, никаких непристойностей нет. Помню, в глаза надпись бросилась: «Спаси сохрани нас, Господи!» – будто стон плачущего о содеянном.

– Наверно, получаются очень эмоциональные снимки?
– Да! Однажды ездил в начале 90-х с представителями управления архитектуры в село Нижнечуфичево. Там был храм в совершенном запустении, когда-то его использовали в качестве сенохранилища. Я вышел из этого храма с грустью. Смотрю, мимо проезжает мужичок на телеге, в упряжи – кобылка совсем старая. Рядом старушка древняя семенит: пальтишко затертое, галоши разваливаются – бечевками схвачены. Пейзаж такой гнетущий – ну совсем не перестроечный. Снял. Потом, когда передавал фотографии храма в управление архитектуры, они оторваться от снимка не могли. И эту фотографию они повесили рядом с картиной Рафаэля «Мадонна с младенцем». Вот такая перекличка времен получилась.

– У вас что ни кадр – то маленькая история…
– Иногда даже целые рассказы получаются! Давайте посмотрим фотографии в календаре, выпущенном к юбилею Александро-Невского собора. Вот февральский черно-белый снимок храма – последние деньки нетронутой гуменской слободы. Снимал я эту провинциальную идиллию аж в 1976 году с высоты первой бетонной новостройки в этом районе! Случайно мимо шел, подумал: «А ведь скоро эти старинные домики снесут…» Заснял. Буквально через несколько дней их уже и след простыл. А память осталась.
Теперь храм окружают девятиэтажки – посмотрите на августовский разворот, – собор затерялся среди бетонных строений. Спешили строить коммунизм, о духовном как-то не вспоминали…
А бывает, и сам снимок – повод к истории. Вот фото деревянного храма на закате: новый храм, еще молодая Русь – века впереди!
Но самые интересные истории связаны, конечно, с людьми. В календаре есть кадры празднования 100-летия Александро-Невского собора. Сотни людей слились в единый радостный хор. Сияют золотом иконы и ризы. Глаза прихожан светятся теплом и добротой. Вообще, Богослужение по внутренней силе и красоте трудно с чем-нибудь сравнивать…

– Как вы думаете, что на земле самое красивое?
– Говорят, нет прекрасней места, чем райские кущи. В раю не бывал, не знаю (смеется Василий Матвеевич). Думаю, вся наша земля по красоте ему ничуть не уступает, только бы заботился о ней человек…

Беседовала Юлия Кривоченко

В материале использованы фото из архива В.М. Смотрова

Январь, 2013 г.».