Они выложены цветной плиткой и, глядя на историческое место, можно легко определить, где с 1911 по 1920 годы находилась серебряная рака с нетленными мощами белгородского чудотворца и можно представить, как усердно молились здесь насельники монастыря, благочестивые прихожане и многочисленные паломники. Были здесь и царственные богомольцы.

В благодарном поклоне белгородскому святителю

Вся семья святого Государя Николая II Александровича приезжала поклониться святителю Иоасафу в декабре 1911 года. «…по прибытии императорского поезда Их Величества с Августейшими детьми прошли в вокзал первого класса, где Их Величествам представлялись собравшиеся там депутации, которые и были приняты милостиво… По приеме депутаций: дворян, союза русского народа, земства и др. Их Величества, в двух открытых экипажах, отправились в монастырь. При следовании Августейших Особ народ на пути везде восторженно встречал Самодержавного Государя и Его семейство могучими криками «Ура!» и пением «Боже, Царя храни». На всех колокольнях был праздничный трезвон: тысячепудовый монастырский колокол величественно, покрывая все другие колокола, лил море звуков. Когда Государь и Государыня и Дети Их проезжали мимо храмов, священники осеняли их крестом, диаконы кадили, а прочий клир и народ воодушевленно пели: «Спаси, Господи, люди Твоя». Их Величества благоговейно осеняли себя крестным знамением. Особенный восторг народа и у многих слезы умиления вызывались тем, что вместе с Его Августейшим Родителем снимал шапочку и осенял себя крестным знамением Государь Наследник…

Как только остановились экипажи, и Их Величества изволили выйти, звон на монастырской колокольне прекратился… Все двинулись в храм с пением тропаря: «Спаси, Господи, люди Твоя…»

Когда Их Величества и Их Высочества сняли теплую одежду и прошли на середину храма, владыка приветствовал их речью. Затем был отслужен молебен святому Иоасафу. Августейшие паломники молились коленопреклоненно, а затем прикладывались ко святым мощам и чудотворному образу святого Иоасафа…

Затем Их Величества с Августейшими детьми спустились в пещерку Святителя… В пещерке осматривали гроб Святителя, в котором почивало его тело до прославления, и коленопреклоненно молились перед Владимирскою иконою Божией Матери – келейною иконою угодника Божия. Отсюда они прошествовали к облачениям, которые и рассматривали особенно внимательно… Их Величества милостиво расспрашивали о времени построения собора, придела над пещеркою, самой пещерки и т.д.»

До малейших подробностей описывался тогда царский приезд в Белгород. А вот о другом приезде Государыни Александры Феодоровны со старшими царевнами в Белгород в декабре 1914 года сведений не так уж и много.

В хронике городской жизни была сделана краткая запись: «На обратном пути из Харькова Царица и две старшие дочери Ея посетили Белгородский Свято-Троицкий монастырь как простые паломницы, одетые в одежду сестер милосердия. На простых извозчиках, тихо, Высокие паломницы подъехали к монастырю, где, по желанию Ея Величества, чтобы посещение было не оглашаемо, не было и звона. Был 10-й час вечера. Стояла темная сырая погода».

Описывая события этого дня, Великая княжна Татьяна Николаевна в своем дневнике отметила по часам и минутам: «В 9 часов приехали в Курск. На моторе в собор и 3 лазарета. Много раненых. Уехали в 11.30. Завтракали, чай пили и обедали в поезде… В 4.20 приехали в Харьков. Осмотрели Мама́ пустой санитарный поезд, был там маленький молебен. Оттуда опять на моторах в собор. Невероятная толпа. Были в Мамином складе и 3-х лазаретах. Ужас, сколько народу. В 7.15 уехали. После обеда приехали в 9 в Белгород. На извозчике поехали в Собор. Чудно было хорошо. Приложились к мощам святителя Иоасафа. Уехали в 9 часов 50 минут…»

Одна из фрейлин Государыни баронесса София Буксгевден через некоторое время вспоминала о событии, произошедшем 5 декабря 1914 года: «…Императрица на своем пути из Харькова решила на пару часов задержаться в Белгороде. Там был монастырь – хорошо известное место паломничества, – который хотела посетить Государыня. Она не желала никого беспокоить, так как ее поезд прибыл в Белгород уже поздно вечером. Никто в городе не знал о ее приезде. Вместе со своими дочерьми, генералом Ресиным, госпожой Вырубовой и со мной Императрица села в самый ужасный из виденных мною наемных экипажей и в полной темноте отправилась по ухабистой дороге в монастырь. Велико же было удивление Государыни, когда она обнаружила, что весь монастырь ярко освещен, а навстречу ей шествует целая процессия монахов с зажженными свечами…

Императрицу почтительно провели из ее скромного экипажа в церковь, где служили торжественно молебен. Озорные дочери немало позабавились потом над столь «ненавязчивым» визитом их матери!»

Да, в Белгороде никто и предположить не мог, что царский поезд сделает здесь остановку на некоторое время. В общем-то и те, кто были в поезде, об этом тоже не все знали. День был многотрудный. В двух городах побывали. Молебны в кафедральных соборах, встречи в лазаретах, осмотр санитарного поезда и склада с медикаментами, теплой одеждой и бельем для воинов. Царица лично организовывала такие склады в разных городах империи, поэтому августейшие дети называли их мамиными…

Накануне 4 декабря были в Туле и Орле, для отдыха времени тоже не было.

А 6 декабря предстояло быть уже в Воронеже, потом – Тамбов, Рязань, Москва. Белгород в том списке не значился… Но Святая Царица не могла проехать мимо города, в котором пребывали нетленные мощи святителя Иоасафа, епископа, прославленного в лике святых, при содействии ее державного супруга…

Раненых и скорбящих жалостливая утешительница

Были еще и Псков, Луга, Вильно, Ковно, Гродно, Двинск и другие. В конце 1914 – начале 1915 годов Государыня Александра Феодоровна посетила городов больше, чем за все годы ее предыдущей жизни в России. К тому времени под ее опекой находились 85 лазаретов, 10 санитарных поездов, много складов, снабжавших армию перевязочными материалами, бельем и всем необходимым в условиях походной жизни.

Ее Величество хотела лично посмотреть, как налажена работа в госпиталях, побеседовать с докторами и благотворителями, подбодрить, утешить защитников Отечества, пострадавших в боях, благословить их иконками, подарить Евангелия и молитвословы.

Царица и старшие царевны в самом начале войны одними из первых поступили на курсы Красного Креста, чтобы получить медицинское образование и успешно выдержали экзамены. 6 ноября 1914 года каждой было выдано свидетельство на звание сестры милосердия. После чего они работали в лазаретах Царского Села наравне с другими сестрами милосердия. В списках медицинского персонала царственные особы значились просто – сестры Романовы.

Каждый день они старались бывать среди раненых, если не в царскосельских, то в госпиталях других городов России. Русскую Царицу не пугали ни продолжительные поездки, ни то печальное зрелище, которое являли собой тяжелораненые солдаты. Она совсем не щадила себя, не позволяла себе расслабиться. Близкая подруга Государыни Анна Вырубова писала: «Приходили в госпиталь сразу после Литургии к 9 утра и шли прямо в приемный покой, где лежали раненые, поступившие после оказания первой помощи в окопах и полевых госпиталях. Их привозили издалека, всегда ужасно грязных и окровавленных, страдающих. Мы обрабатывали руки антисептиками и принимались мыть, чистить, перевязывать эти искалеченные тела, обезображенные лица, ослепшие глаза – все неописуемые увечья…

Я видела Императрицу России в операционной госпиталя: то она держала вату с эфиром, то подавала стерильные инструменты хирургу, помогая при самых сложных операциях, принимая из рук работающего хирурга ампутированные руки и ноги, убирая окровавленную и порою завшивленную одежду, перенося все зрелища, запахи и агонии этого страшного места – военного госпиталя во время войны. Она была неутомима и делала свою работу со смирением…

Императрица не чуралась абсолютно никакой работы. Случалось, хирург сообщал несчастному солдату о предстоящей операции, которая может окончиться фатально; солдат поворачивался и кричал с мукой в голосе: «Царица! Постой рядышком. Подержи меня за руку, чтобы я смелее был». Кто бы это ни был – офицер или молодой солдат-крестьянин, она всегда спешила на зов…»

Иногда Императрица едва успевала возвратиться во дворец, как ей звонили из другого госпиталя и сообщали, что ее зовет пациент в особенно тяжелом состоянии. Ее Величество изыскивала первую же свободную минутку, чтобы прийти на помощь.

«В тяжелые моменты никто не умел утешить так человека, как Государыня. Она умела как-то особенно близко подходить к человеку, – вспоминал прапорщик С.П.Павлов, который находился на лечении в Собственном Ее Величества лазарете. – Она говорила с нами почти обо всем. Каждый пустяк ее интересовал. Она расспрашивала раненого о его домашней жизни, о том, где он ранен, есть ли у него родные и как живут. И сама часто делилась своим сокровенным. Однажды она рассказала, что очень любит верховую езду, но что лет восемь уже не может ездить, так как врачи запретили.

Никогда не забуду одного случая. Государыня была необычайно взволнована.

– Сегодня получила письмо от Алексея, – сказала она. – Он пишет, что его произвели из ефрейторов в младшие унтер-офицеры. По этому случаю он пишет мне, что ему необходимо увеличить карманные деньги. До сих пор он получал по 10 рублей в месяц. Теперь он получает в месяц уже по 20 рублей, да единовременно я выслала ему еще 10 рублей…

Я неоднократно обращал внимание на то, когда Государыня заговаривала про Алексея, ее лицо неуловимо менялось. Оно делалось особенно ласковым и приветливым».

Царица Всероссийская знала, что младший унтер-офицер – наследник престола – Алексей ее, как и все августейшие дочери, карманные деньги свои потратит не куда-нибудь, а на дела милосердия. Забота о других, сострадание, самоотверженный труд были присущи всем детям Царской семьи.

«Наши девочки прошли через тяжелые курсы для своих лет, и их души очень развились – они в самом деле такие славные и так милы теперь, – писала Государыня в Ставку своему державному супругу. – Они делили все наши душевные волнения, и это научило их смотреть на людей открытыми глазами, так что это очень им поможет позднее в жизни. Мы – одно…»

В скором времени Государыня вместе со всеми дочерьми отправились в Могилев, в Ставку.

«Помню, в Могилеве, во время последнего приезда туда Царской семьи, одна из Великих княжон мне сказала: «Мама хочет быть у всенощной не в штабной церкви, а в городском монастыре и просит вас сопровождать нас. Только, пожалуйста, не предупреждайте никого и не говорите полиции. Мы хотим помолиться совсем незаметно для других.., – делился своими воспоминаниями флигель-адъютант А.А.Мордвинов. – Мы вошли, никем не замеченными в церковь и смешались с молящимися. Императрица купила свечи и сама, как и Великие княжны, поставила их перед чудотворной иконой. Все ее движения, земные поклоны, приемы, с которыми она ставила свечку, крестилась, прикладывалась к образам, меня поразили своим изумительным сходством с движениями простых религиозно настроенных русских женщин. Только женщина, родившаяся и выросшая в старинной православной среде, проникнутая православными обычаями, сознающая всю ценность церковных Таинств, даже думающая простодушно по-русски, могла таким внешним образом выражать свое молитвенное настроение…

Нас вскоре узнали, толпа около нас зашевелилась, зашепталась; откуда-то появились ковры, молящиеся стали к нам тесниться, заглядывать в лица… Императрица ничего не замечала. Она стояла с глазами, полными слёз, устремленными на икону, с лицом, выражавшим беспредельную тоску и мольбу… губы ее беззвучно шептали слова молитвы, она вся была воплощением веры и страдания. О чем молилась она, за кого страдала? Дома тогда всё было благополучно, все, даже цесаревич Алексей Николаевич, были здоровы, но Россия, изнывая в войне, была уже безнадежно больна… не о чуде ли ее исцеления и вразумления так настойчиво и горячо просила русская Царица?»

Это было 20 ноября 1916 года, всенощная накануне праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы. Россия еще жила по старому стилю… В церквах империи еще молились и провозглашали: «О благочестивейшем, самодержавнейшем, великом Государе нашем Императоре Николае Александровиче всея России; о супруге его, благочестивейшей Государыне Императрице Александре Феодоровне; о матери его, благочестивейшей Государыне Императрице Марии Феодоровне Господу помолимся. О наследнике его, благоверном Государе Цесаревиче и Великом князе Алексии Николаевиче и о всем царствующем доме; о всей палате и воинстве их Господу помолимся».

Эти прошения пока еще провозглашались. Чуть больше трех месяцев. 2 марта 1917 года по старому стилю многовековая традиция прервалась.

Я – русская. Я – православная

22 февраля (7 марта по новому стилю) 1917 года в Петрограде начались революционные беспорядки. А в Царском Селе в Александровском дворце заболели августейшие дети. Царевич Алексей пообщался с одним из своих друзей-кадетов, который, как оказалось, был болен корью. От заразившегося наследника престола корь перешла к его старшим сестрам. Государыня сама начала за ними ухаживать. Ей взялись помогать младшие царевны и близкая подруга – Анна Вырубова. Но вскоре последняя заболела тоже.

Вечером 26 февраля (11 марта) о состоянии их здоровья Ее Величество написала записку своей фрейлине Софии Буксгевден:

«У Ольги температура 39,9; у Татьяны – 39,3; у Алексея – 40, у Ани – 40,3. Во время кори высокая температура – это нормально, и сыпь выступила очень сильно. Благодарение Господу, ни у кого пока нет никаких осложнений. Да, разумеется, очень тяжелое время. Но вера поддерживает нас».

Вскоре начались осложнения: у Татьяны воспалились уши, и она фактически ничего не слышала, у Ольги – развился перикардит. Слегла и младшая – Анастасия, причем болезнь у нее протекала еще тяжелее, чем у сестер и брата. На ногах пока оставалась только Великая княжна Мария.

Но как бы не беспокоилась за самочувствие своих детей и подруги Государыня, это не уменьшало ее чувства тревожности за происходящее в столице империи. А известия оттуда приходили противоречивые.

Государь, который сообщил о своем скором приезде в Царское Село, не появлялся. На телеграммы Ее Величества ответов не было, хотя он раньше всегда находил возможность ответить ей в течение двух часов.

Случилось что-то необъяснимое и невообразимое. О происходящем тогда в Петрограде князь Жевахов в своих «Воспоминаниях» написал: «…Все шли с красными флагами и революционными плакатами и были увешаны красными бантами… Вот прошла процессия дворников; за нею двигалась процессия базарных торговок; отдельную группу составляли горничные, лакеи, приказчики из магазинов… Все неистово кричали и требовали увеличения жалованья; все были пьяны. Пели «революционные песни» и грозили «господам», все были куплены, наняты за деньги, все выполняли данное им задание… К ним примыкала уличная толпа, дети и подростки, визгом и криками создавшие настроение крайней озлобленности и безграничной ненависти. Это была типичная картина массового гипноза… На лицах у всех была видна жажда крови, жажда самой безжалостной зверской расправы, всё равно над кем… Это было зрелище бесноватых, укротить которых можно было только пальбою из орудий. И, глядя на эти ужасы, я боялся не столько ареста, сколько этой зверской расправы обезумевшей толпы, тем более, что, по слухам, уже многие сделались ее жертвами, и кровь лилась безостановочно…»

Бунтовщики вознамеривались захватить Императрицу и Наследника и передать их в революционный штаб Петрограда. Тем более многих из них убедили, что «Царица занимается шпионажем в пользу Германии, и Царь находится под ее «немецким каблуком»».

Государыня два с половиной года трудилась не покладая рук. Надо напомнить, что она была не только сестрой милосердия, но и создавала комитеты для помощи беженцам и семьям, где кормильцы были призваны на войну, и не оставляла своим попечением всех страждущих. Для раненых воинов, которые не могли передвигаться, Императрица на свои личные средства устраивает походную церковь во имя своей небесной покровительницы мученицы Александры. Как никто другой Государыня понимала, насколько важно для тяжелобольных помолиться в привычной с детства церковной обстановке. В этой церкви очень часто совершались службы, ее перевозили из лазарета в лазарет. Желающих помолиться в ней всегда было много.

Ее Величество подумала и о доставке полевых церквей на фронт. Военные действия велись на территориях, где население в большинстве своем исповедовало католическую веру, поэтому там было немного православных храмов. Священники прибывали на фронт вместе с этими церквами. Какое же утешение было для русских воинов.

Дни Царицы Всероссийской были заполнены многими заботами и попечениями, они ей казались слишком короткими для того, чтобы вместить ее планы, чтобы выполнить всё ею намеченное. Она всегда старалась быть доброй, надежной помощницей своему августейшему мужу.

А в это время враги Российской империи организовали настоящую травлю, распускали грязные сплетни, ужасные слухи о Всероссийской Царице. Выполняли поставленную задачу: вызвать смуту в стране, которая в скором времени должна была победить в Первой мировой войне.

«Атмосфера сгущалась, слухи и клевета на Государыню стали принимать чудовищные размеры», – свидетельствовала Анна Вырубова.

Царица получала оскорбительные письма, чаще всего анонимные.

– На то, что говорят злые люди, обращать внимания не стоит. Вы слыхали: меня обвиняли, что я англичанка, теперь – я им немка. Но Там, – Ее Величество показывала рукой наверх, – Там знают, кто я! А это главное. Моя совесть спокойна. Я – русская. Я – православная…

В декабре 1916 года один из великих князей Николай Михайлович написал письмо, в котором было много несправедливых обвинений Государыне, и кончалось оно угрозой, что если она не изменится, то начнутся покушения…

28 февраля (13 марта) 1917 года Александровский дворец, в котором были Государыня и заболевшие августейшие дети, оказался на осадном положении. Воинский гарнизон, в чьей преданности Императрица не сомневалась, перешел на сторону бунтовщиков. Солдаты освободили из местной тюрьмы заключенных, разгромили винные лавки, перепились, а потом направились ко дворцу. «Мы узнали по телефону, что мятежники приближаются к нам и что ими только что убит полицейский, на расстоянии каких-нибудь пятисот шагов от нас, – вспоминал Пьер Жильяр, воспитатель цесаревича. – Оружейные выстрелы раздаются все ближе, и столкновение у дворца становится неизбежным…»

Что же предпринимает Царица Всероссийская?.. Сначала она поднимается в комнаты своих заболевших детей и предупреждает их, чтобы они не волновались, когда слышат выстрелы: это в Царском Селе начались военные маневры. После чего, накинув поверх платья сестры милосердия легкую шубку, в сопровождении своей дочери Марии выходит к постам дворцовой охраны. Генерал Спиридович, очевидец, рассказывал впоследствии об этом так: «Вдруг распахнулись широкие двери. Два нарядных лакея, держа высоко серебряные канделябры со свечами, встали по сторонам. Появилась Императрица с Великой княжной Марией Николаевной. Раздалась негромкая команда войскам. Спокойная и величественная Императрица тихо спустилась по мраморным ступеням, держа дочь за руку…

Было что-то сказочное в этом необычайном выходе Русской Императрицы к войскам, ночью, при мерцающем свете канделябров, в покрытый снежной пеленою парк… Тишина полная. Лишь снег скрипит под ногами. Изредка доносится стрельба. Со стороны Петрограда и Софии зарево. Императрица медленно обходила ряды за рядами, кивая с улыбкой солдатам. Солдаты, молча, восторженно провожали Царицу глазами. Многим из офицеров Государыня тихо говорила: «Как холодно, какой мороз» (…а ночь была очень холодной…)

Великая княжна, настоящая русская красавица, которую пощадила болезнь, улыбалась офицерам, особенно морякам.

В полной темноте Императрица и ее дочь обошли защитников дворца: два батальона Сводного полка, батальон военно-морских сил, два казачьих эскадрона и военно-полевую батарею. Государыня благодарила их за верность своему долгу и просила ничем не провоцировать наступавших, чтобы избежать кровопролития…»

Спать в эту ночь легли во дворце, не раздеваясь. Ожидали всё, что угодно. Но, Божией милостью, обошлось без кровопролития, атаки бунтовщиков не последовало. Смутьянам показалось, что к Александровскому дворцу стягиваются войска, а на крыше его устанавливаются пулеметы…

На самом же деле защитников становилось всё меньше и меньше. Через два дня, утром 2 (15) марта военные моряки из охраны были вызваны в Петроград (по приказу их командующего великого князя Кирилла Владимировича) и Императрице было мучительно видеть, как знамена, столь привычные для дворца, уносили из него. «Александра Феодоровна всегда симпатизировала военным морякам; что же касается команды «Штандарта», то она была особенно избалована вниманием Царской семьи… Но именно моряки первыми покинули дворец. Императрица услышала барабанную дробь и выглянула в окно как раз в тот момент, когда они проходили внизу. При виде их у Государыни слезы навернулись на глаза», – вспоминала фрейлина София Буксгевден.

Никакая личная угроза не могла заставить плакать Царицу Всероссийскую, но она заплакала, когда были унесены знамена. Это для нее означало потерю любимой России.

Ибо крепка, как смерть, любовь

Моряки были первыми, но не последними. Начали расходиться слуги. Многие опасались здесь оставаться. По распоряжению Временного правительства воду и электричество уже отключили, продовольствие не подвозили…

Царские дети по-прежнему болели. Не совсем хорошо себя начала чувствовать и отважная царевна Мария. Она из последних сил старалась держаться, чтобы помогать своей Мама́ и дождаться наконец-то Папа́. Но за день до его приезда семнадцатилетняя Великая княжна слегла с двусторонним воспалением легких. Температура у нее зашкаливала, девушка металась в бреду и всё повторяла: «Толпы людей… Какие они страшные… Идут сюда, чтобы убить Мама́! Зачем они это делают?!»

И так казалось не только одной Великой княжне, метавшейся в бреду. Так казалось многим, даже членам Государственной думы. Родзянко уведомил Царицу, что ей с детьми надо готовиться к отъезду и лучше встретиться с Императором где-то по пути. (Напомню, Государь после свержения вернулся в Ставку, чтобы попрощаться с войсками). На отказ Государыни уезжать, визитер с наглой усмешкой заметил: «Когда дом горит, самое лучшее покинуть его…»

В один из вечеров, точнее почти ночью, в одиннадцать часов, в Царское Село приехал Гучков (министр Временного правительства). С ним было два адъютанта. Один из них обратился к камердинеру Государыни:

– Ха-ха! Вот и мы. Что, не ждали нас нынче? А ведь теперь мы хозяева дворца!

И они ходили где им вздумается, делали что им вздумается, называли придворных «кровопийцами» и «царскими лизоблюдами».

Сам же министр заявил Государыне, что он приехал полюбопытствовать, как бывшая Царица (упор, конечно же, делался на слове бывшая) переносит испытания, и узнать: напугана или нет?

8 (21) марта думцы решили арестовать Всероссийскую Царицу и всех, кто пожелает с ней остаться во дворце. В тот же день был арестован в поезде и Помазанник Божий – Царь Всероссийский. В свой дворец он возвращался уже пленником.

– Мучения Императрицы в эти дни величайшей тоски, без вестей от Императора, в отчаянии сидевшей у изголовья больного мальчика превзошли всякое воображение. Она дошла до крайних пределов человеческих сил… – отмечал Пьер Жильяр.

Это были очень страшные события. Это были дни, наполненные горем, которое ранило сильнее, чем преждевременная смерть родных. На ее глазах рушилось всё. Державный супруг, сын-наследник, дочери, близкие, сама Россия – всё, что было дорого, кого она любила всем сердцем – ежечасно, ежеминутно подвергалось смертельной опасности. За себя, за свою жизнь она не тревожилась так, как переживала за всех них.

Подруга Ее Величества Юлия Ден, которую в Царской семье звали Лили, была в эти дни вместе с Государыней. Она написала в 1922 году книгу «Подлинная царица» и поведала, как ее тогда «охватило невыразимое омерзение при мысли о тех бедах и несправедливостях, которые причинила Ее Величеству та страна, в которой я родилась.

– Терпеть не могу Россию! – вырвалось у меня. – Ненавижу ее.

– Не смейте говорить этого, Лили, – проговорила Государыня. – Вы причиняете мне боль… Если Вы меня любите, не говорите никогда, что Вы ненавидите Россию. Не надо осуждать людей. Они не ведают, что творят».

Некоторые царедворцы в начале марта 1917 года предполагали, что Царскую семью вышлют из России в другую страну. Верная спутница своего державного мужа, Царица Всероссийская решительно отвечала:

– Вы говорите, что нам позволят покинуть Россию и уехать за границу, но ведь у меня нет другой Родины, кроме России, и дети мои русские, и всё русское, и даже этот снег, который вы видите из этого окна, мне так близок и дорог…

О своей любви к России она говорила и во время допросов, которыми изводили Ее Величество члены Временного правительства. И даже Керенского, который скрупулезно допрашивал Императрицу, удивила искренность ее ответов. Когда Керенский вышел после допроса, он сказал Государю: «Ваша жена не лжет».

Но и этот вывод, как и отсутствие состава преступления, никак не изменил участи царственных узников. Наоборот. Дорвавшиеся до власти временщики превратили в тюрьму строгого режима такой уютный, тихий дворец – оплот их семейного счастья. (Подробно о пребывании под арестом Царской семьи можно прочитать в статье «Голгофа Царского страдания», опубликованной в июльском (7) номере газеты «Белгородские епархиальные ведомости» за 2018 год).

Свидетельств же преданности и любви к России у Матушки Царицы очень много. Но даже если бы было только одно то, что она остановила царский поезд в Белгороде и поехала на наемном экипаже вместе со своими августейшими дочерьми и фрейлинами помолиться в Свято-Троицкий монастырь пред нетленными мощами святителя Иоасафа – разве этого недостаточно, чтобы понять: Государыня наша Александра Феодоровна была истинно верующей, православной, а это значит, что она по-настоящему, не лицемерно любила Церковь и Россию. Несмотря на черную неблагодарность…

Она любила и подданных. Как детей своих любила. Только подданные-то – прадеды наши – под воздействием революционной пропаганды стали в большинстве своем озлобленными и непокорными – «новорожденными гражданами свободной республики».

Сколько боли, горя, страданий эти «новорожденные граждане», натравленные разрушителями Русской державы, принесли Царской семье, а особенно Государыне Александре Феодоровне! Как много задолжали они ответной любви. Вернуть бы нам, их потомкам, хотя бы малую часть этого долга.

Вероника Джавадова,

Царское Село – Белгород

Опубликовано в "Белгородских епархиальных ведомостях"