В сообщении, которое подготовил монах Илья (Каунников), говорится: «Белгородчину, нашу малую родину, так горячо любимую каждым ее жителем, по праву также именуют Святым Белогорьем. И не только из-за известности нашего края своими пещерными обителями, чудотворными иконами, именами новомучеников или подвигом любимого всей Россией святителя Иоасафа, а также потому что Белгородчина – родина множества афонских монахов.

Русский Свято-Пантелеимонов монастырь на Афоне переживал свой расцвет в XIX – первой половине XX века. Более трехсот уроженцев современной Белгородчины оставили тогда свои земные попечения и устремились на Святую Гору – земной удел Божией Матери, где подвигами своими стяжали небесные обители и память вечную среди собратий.

Читая жизнеописания афонских черноризцев, невольно удивляешься разнообразию их характеров и данных от Господа даров. Одним Христос давал ученость ума, другим – простоту сердца, третьим – дар пророчества, иным – иные дары…».

Автор рассказывает: «Егор Завадский (в монашестве схиархимандрит Иоасаф), уроженец села Николаевка Новооскольского уезда, с юных лет решил посвятить свою жизнь Богу и изъявил намерение стать священником, для чего окончил Курскую духовную семинарию. Однако в возрасте 24 лет он решил оставить свою родину и поступил в число братии Пантелеимонова Русского монастыря на Афоне, где и принял монашество, а вскоре был рукоположен в священный сан. Его духовным наставником стал уроженец Москвы, знаменитый афонский старец иеросхимонах Агафодор (Буданов), оставивший по своей кончине 600-страничную рукопись с описанием в ней личного духовного опыта. В свое первое послушание – в канцелярии – инок Иоасаф был также отдан выходцу из Москвы, мудрому и образованному монаху схиархидиакону Тихону (фон Рамбах).

Такое духовное окормление не могло не повлиять на личность схиархимандрита Иоасафа. В одном из своих трудов он пишет: «Несмотря на различие областей веры и науки, они тем не менее должны быть объединены по своей цели. Да иначе и нельзя, ибо, если допустить различия целей веры и науки, тогда в жизни человечества не было бы смысла. Для чего создан человек? Для того, чтобы вечно блаженствовать с Богом. ”Сия же есть жизнь вечная: да знают Тебя единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа“ (Ин. 17:3). Из этих слов Господа нам понятно, в чем будет заключаться деятельность человека в будущем веке – вечном познании непостижимости Бога и таком же вечном прославлении Его величия. Но эта деятельность должна начаться здесь, на земле. Наука служит именно этой цели. Наука есть знание всего, что есть в мире и в природе.

Вот главная цель всей красоты и гармонии мира! Вот та область, в которой работает человеческий разум! Но далека ли эта область от области веры? Нисколько! Она совершенно едина с областью науки, так что между ними нет и малейшего промежутка. Как о свойстве розы свидетельствуют два различных наших чувства – зрение и обоняние, так и о свойствах Единого Божества мы имеем свидетельство посредством двух способов – веры и науки. Ибо предмет науки есть Бог, и предмет веры есть тот же Бог. Разница только в том, что наука познает Бога в Его творениях, а вера – в Откровении Священного Писания. Выходит, что цель той и другой – истинное познание Бога и приближение к Нему человечества в спасении».

В 1905 году, после пятнадцати лет жизни и подвигов в афонской обители святого Пантелеимона, отец Иоасаф, исполняя волю старцев и принимая приглашение Священного Синода, возвратился в Россию. Здесь, на родной земле, он вначале исполнял послушание духовника Нижегородского Печерского монастыря, а впоследствии настоятеля Троицкого Островоезерского монастыря Нижегородской епархии.

Знаменитый писатель русской эмиграции Борис Зайцев, посетивший в 1928 году афонские монастыри, описывал не только их святыни, но и уклад жизни монашествующих, и подчас их образы. Так, например, он вспоминает об иеросхимонахе Вассое (в миру – Владимире Кузьмиче Горборукове), уроженце села Волотово Чернянского района: «Пришел с огорода отец Вассой с живыми и веселыми глазами лесного человека, весь заросший седеющим волосом, благодушный, полный и какой-то уютный. Узнав, что я из Парижа, таинственно отвел в сторонку и справился об общем знакомом – его друге. Получив весть приятную, отец Вассой так просиял, так хлопал себя руками по бокам, крестился и приседал от удовольствия, что на все наше недолгое бытие в Руссике остался в восторженно-размягченном состоянии.

– Ну и утешили, уж как утешили, и сказать не могу! – говорил он мне, показывая скромные параклисы Руссика, где нет ни жемчужных крестов, ни золотых чаш, ни бесценных миниатюр на псалтырях.

– Пожалуйте, сюда, пожалуйте, тут вот пройдем к пиргу святого Саввы…

Мы заглянули в залитую солнцем галерейку – вся она занята разложенными для просушки маками, жасминами и розами – на них отец Вассой настаивает чай.

– Это мое тут хозяйство, вот утешаемся…

Сладковатый и нежный запах стоял в галерейке. Темно-красные лепестки маков, переходящие в черное, и пунцовый пух роз, все истаивало, истлевало под афонским солнцем, обращалось в тончайшие тени Божьих созданий, в полубесплотные души, хранящие, однако, капли святых благоуханий.

Отец Вассой вдруг опять весело засмеялся и слегка присел, вспомнив что-то; его зеленоватые глаза заискрились.

– Прямо как праздник для меня нынче, уж так вы меня порадовали, прямо порадовали!

И отец Вассой, цветовод и, кажется, пчеловод Руссика, веселое простое сердце, повел меня в древнюю башню, главную святыню монастырька, откуда некогда царевич сербский Савва, впоследствии прославленный святой, сбросил посланным отца царские свои одежды, отказавшись возвратиться во дворец, избрав бесхитростный путь отца Вассоя».

Как отмечает автор, «Имя иеросхимонаха Мелхиседека (в миру Максима Демьяновича Дмитриенко), уроженца Грайворонского уезда, почти неизвестно нынешнему поколению верующих. А меж тем, он являлся духовником знаменитого подвижника современности преподобного Кукши Одесского в годы жизни последнего на Святой Горе Афон.

Отец Мелхиседек принял монашеский постриг в 25 лет и уже через год поселился безвыходно в одной из труднодоступных горных келий. Там же он принял на себя подвиг полного безмолвия, который все же иногда нарушал ради наставления немногочисленных духовных чад. По свидетельствам очевидцев, он отличался своими подвигами, в том числе и прозорливостью.

В житии преподобного Кукши Одесского описан следующий эпизод их встречи с отцом Мелхиседеком:

«Отец Мелхиседек вывел Кукшу из кельи и спросил:

– Хочешь увидеть, как стихии покоряются человеку?

– Хочу, отче.

– Тогда смотри, – старец перекрестил темное ночное небо, и оно стало светлым, перекрестил еще раз – оно, как береста, свернулось, и отец Кукша увидел Господа во всей славе и в окружении сонма ангелов и всех святых.

Что они видели, слышали и что им было возвещено, отец Кукша, рассказывая об этом впоследствии, не поведал. А тогда он закрыл лицо руками, упал на землю и закричал:

– Отче, мне страшно!

Через некоторое мгновение старец произнес:

– Вставай, не бойся. Отец Кукша поднялся с земли – небо было обычным, на нем по-прежнему мерцали звезды».