В сообщении говорится: «Когда в Старом Осколе начинаешь говорить об Афоне, многие сразу же вспоминают об иеросхимонахе Иерониме (Соломенцове). С его именем связана целая эпоха развития афонских русских обителей. Этот знаменитый уроженец Старого Оскола почти полвека (1840–1885) являлся как духовником Русского Свято-Пантелеимонова монастыря, так и всего русского афонского монашества. С благословения иеросхимонаха Иеронима было начато строительство Новоафонского монастыря в Абхазии. Несколько братьев отца Иеронима (двоюродных и троюродных) также приняли монашеский постриг в этом древнем афонском монастыре.

Сестра же иеросхимонаха Иеронима, Евдокия, тоже приняла монашеский постриг с именем Маргарита в Богородице-Тихвинском женском монастыре в слободе Борисовке, где скончалась, будучи в должности настоятельницы. Игуменья Маргарита управляла своей обителью десять лет (1877–1886), пережив своего брата всего лишь на год. Из их личной переписки разных лет, а именно из фрагментов писем отца Иеронима к своей сестре, сложено это повествование. «Ежедневная моя жизнь разнообразна. Иногда я имею довольно времени для занятия в келлии молитвою, чтением и прочим, а иногда нет или очень мало: братия постоянно занимают меня вопросами по экономии, а более всего по исповеди. Так как у нас приобщаются часто, потому и исповедуются часто, к тому же и чужих много приходит за советами и для исповеди, а многие – для испрошения вещественной помощи. Даже из мира многие приходят к нам просить милостыни, а более всего для бедных церквей просят ризницу, и мы издавна приучили их к сему. Из старых материй шьем ризы, подризники и епитрахили, воздухи и раздаем. Хоть какую-нибудь дай ему вещь, а иначе не избавишься от просящего, а то он и целую неделю будет жить в монастыре да раза три в день будет приходить к русскому духовнику, кланяться до земли и просить, и все таковые посетители требуют непременно лично объясниться с русским духовником. А о святогорцах нечего и говорить. Если у кого нет или ризы, или воздухов, или другого чего, то он, не обинуясь, прямо идет в Русский монастырь, отыскивает Иеронима и требует; если откажу ему, то он не обленится прийти в другой раз, и в третий, а то, пожалуй, и в десятый – хоть чрез год, а уже выпросит. Разумеется, если есть та вещь, которую он просит, то я не заставлю его во второй раз трудиться приходить для получения ее, но часто бывает, что нет той вещи, которую он просит, и тогда поневоле отказывают ему. Но они знают, что нам присылают из России эти вещи, а потому и терпят, покуда пришлют нам вещи, и они постоянно наведываются с вопросами. Для удовлетворения нужд этих рабов Божиих у меня много времени употребляется. Как только они услышат, что к нам корабль пришел из Таганрога и привез рыбу и икру красную, то вскоре явятся со многих келлий и со всех скитов старцы с торбами и с письмами для получения утешения.

В полночь у нас звонят на канон, или на келейное правило, а через час к – заутрене; тогда я иду в церковь к заутрене; от утрени я ложусь спать до поздней обедни, в это время я сплю, и то если судороги дозволят мне это. После обедни или принимаю гостей или поклонников (т. е. паломников. – Прим. сост.), или иду осматривать экономические службы и заведения, которых есть довольно. Посетивши больницу, побываю на гостинице, в поварне, в трапезе, в канцелярии, в живописной, в литографии, в типографии, в кожевенном заводе, в кузне, в слесарне, в ткацкой, в столярне, в портной, в сапожной, на пристани и на огороде и прочее, и на это уходит около трех часов, иногда эту проходку делаем вместе с герондою, то есть игуменом, но более один я, потому что старец по старости (настоятелю схиархимандриту Герасиму на тот момент было 92 года. – Прим. сост.) редко выходит за монастырь. Потом я обедаю и после обеда опять принимаю гостей и поклонников, или братию, или же мастеровых или с экономами занимаюсь и потом, если чувствую расположение ко сну, то поспешаю прилечь. Иногда засну и посплю, а иногда и нет по милости спазмов. В таком случае или читаю, или письма подписываю, или диктую писарям. В настоящее время писем из России присылают много с разными вопросами, и на все нужнейшие письма мне требуется диктовать, а на исповедь и своеручно отвечаю – что делать, иногда с пренемоганием пополам с крехтом и оханьем.

Многие из братии моей много утешают меня своею богоугодною жизнию, и это много ободряет меня.

Мне желательно знать, как часто приобщаются в вашей обители монахини и сестры. Я даже не знаю и о тебе, как ты приобщаешься. В неделю один раз или два раза? Что всего нужнее для души, о том и мало пишем. Ничего более так не пользует нас в нашей жизни, как частая исповедь и приобщение Святых Таин. Потому понуждай твоих сестер к частому приобщению. Сначала они будут от сего дичиться и ужасаться, а, когда попривыкнут и ощутят от этого великое ободрение и утешение сладкое, тогда и сами будут желать почаще приобщаться. Так было и у нас: сперва наши боялись приобщаться раз в месяц, а теперь приобщаются каждую неделю, а постарше – три раза в неделю, и с радостию, а послушники – чрез две недели, а в посты и они раз в неделю.

Если есть у вас Херувимская длинная для архиерейского служения, то прошу прислать нам, а то у нас нет длинной. Да нет ли у вас концерта 12-го псалма: Доколе, Господи, забудеши мя до конца? Если есть, то пришлите его нам, хотя мы написали его сами, но еще не пробовали петь. Вот и пред смертию, а покаянные концерты люблю слушать. Недавно переложили Херувимскую “Предтечевскую” на Усекновение или на “Стецитеся”, и, слава Богу, вышло удачно – очень умиленная. Мне все старое нравится. Теперь у нас есть свой малый пароходик, который делает скорые сношения с островами и тем помогает нам в экономии.

Теперь есть на Афоне и телеграф. В прошлое воскресенье, ввечеру, мы получили из Москвы телеграмму, что государь короновался (имеется в виду Александр III в 1883 г. – Прим. сост.). Эта телеграмма пришла к нам из Москвы в шесть часов – чудеса!

Праздники – Рождество, Новый год и Крещение – у нас, близ моря, не было снегу; зелень и цветы – как будто весною, а повыше немного нас, в Старом Русике, – там выпал снег на аршин и доселе держится, а вершину, хребет так завалило снегом, что и нельзя перейти на Карею. К празднику привезли нам свежей речной рыбы – сазана, мы ее купили. У нас на одну трапезу выходит 15 пудов для тысячи человек. Чудное наше место! Около берега – весна. Зима у нас теплая, розы в саду цветут, лимонов в саду собрали до 50 тысяч, с одного дерева собрали 6 тысяч лимонов. Праздники провели хорошо. Здоровье мое, хотя и слабое, но еще двигаюсь, но в церковь не хожу, а слушаю службу – Литургию – по телефону, который из собора провели в мою келлию, и я этим очень доволен.

На нашем месте, в пустых горах, сотворился по Божию благоволению скит отшельнический, самых бедных и нищих сиромахов уже до 70 калив, и есть соборная церковь – чудо, да и только! Это сотворил Бог в четыре года. Живут там самые старые, беспомощные, которые не имеют где главы подклонить; их уже есть до 200. Это место – на горе, в 30 верстах от нашего монастыря, но хорошо видно мне из моей келлии. Они меня утешают своими частыми докуками. Право, чудо, да и только! Метелки вяжут и веники – вот какое их рукоделие; мы даем сухари и старую одежду. Вот у нас есть какие полунагие подвижники. Дашь ему рублик, а он тотчас бухнет в землю да и заплачет, а я и не знаю, что тут и делать. Теперь уже собралось их до 200. Причащаются два и три раза в неделю; многие живут в шалашах, зябнут, голодают, но благодарно все терпят, лишь бы удостоиться умереть во святом жребии Божией Матери. Это все рассказывай своим бедным, чтобы они не роптали на свои нужды, ибо за все Бог заплатит им на небесах.

Однажды в праздник, по обычаю нашему, после трапезы пришли старцы, и я с ними к отцу игумену на поздравление его с праздником. Когда все сели по местам, тогда пришел туда же еще один старец престарелый и начал садиться на полу, на последнем месте.

Игумен пригласил его сесть повыше, на это старец сказал со скорбию: “На высоких местах пусть сидят молодые, а я уже изветшал, как старая ветошка, и недостоин того места; когда я был молод и правил монастырем, тогда я занимал первое место, а теперь в старости пренебрегают мною, как старою тряпкою”. Другой древний старец сказал ему на это так: “Нет, отче, не пренебрегают нас, старых, и не гнушаются нами, как старою ветошью, но поступают с нами точно так же, как поступают со старыми иконами, которые, если состареются, то не пренебрегают ими и не гнушаются, но с честию и благоговением переносят их с первого места и становят назади – так точно поступают и с нами”. Прочие старцы, услышавши такое здравое рассуждение, весьма пользовались оным, сказав: “Воистину рассуждение есть свет, а нерассуждение – тьма”. От сего утешительного рассуждения и скорбевший старец развеселился и утешился».

(В тексте письма орфография и пунктуация автора сохранены. – Прим. ред.)».