В Выступлении говорится: «Слово текст по-латыни означает  ткань – нечто сотканное, сплетенное. Всякая культура представляет собой текст. Он состоит из различных нитей, но являет собой несомненное единство. Нити эти действительно очень разные. Они отличаются по цвету и структуре. В полотне всякой культуры есть ее первый поэт и есть, к примеру, исполнитель народных песен – симфонический оркестр и свирель. Существуя в единой культуре, они не то чтобы теряют свою иерархию – скорее, объединяются, взаимодействуют. А то, что находится во взаимодействии, отодвигает любые иерархии на второй план. Они поддерживают друг друга, потому что соединяют в себе очень разные качества.

«Слово о полку Игореве» – литературное произведение, которое включает в себя ряд фольклорных жанров (плач, слава и другие, – об этом писал Дмитрий Сергеевич Лихачев). Как литературное произведение, «Слово» должно было уйти вместе со своей эстетической системой. Но оно осталось в культуре – не в последнюю очередь благодаря фольклору, обладающему своего рода иммунитетом по отношению к смене стилей. С другой стороны, и фольклорные жанры, не отразись они в «Слове о полку Игореве», могли быть для культуры утрачены, потому что фольклорные тексты вплоть до Нового времени не записывались.

Находясь в системе, разные элементы культуры подставляют друг другу плечо. И для этого им не обязательно соединяться в одном произведении: достаточно пребывания на одном культурном полотне. Это три пресловутые рукопожатия, которые связывают всё со всем. Демократизм культуры (здесь важно значение слова demos – народ) состоит в том, что в этих рукопожатиях есть место всякой руке: ни одна не останется непожатой.

Однажды Александр Исаевич Солженицын обратился к Дмитрию Сергеевичу Лихачеву с просьбой составить для него список древнерусских текстов, которые могли бы обогатить его писательский язык. Лихачев такой список составил, и первым в нем было Житие протопопа Аввакума. Многие русские писатели учились и учатся писать у Солженицына, протягивая тем самым руку и мятежному протопопу, и Древней Руси, и сотням других миров, которые включило в себя творчество Александра Исаевича.

Творчество недаром имеет общий корень с Творцом, который, по слову Иоанна Златоуста, «и последняго милует, и первому угождает, и оному дает, и сему дарствует». Раскрытые нам объятия культуры и тот ее демократизм, о котором я говорю, дают мне смелость с благодарностью принять Премию Александра Исаевича Солженицына. И – что для меня очень важно – из рук глубоко почитаемой мной Наталии Дмитриевны. Тому, кто получает дар, не нужно быть равным дающему.

Моя первая встреча с творчеством Александра Исаевича была не совсем обычной. В 70-е годы в Киеве шел процесс над украинским поэтом Евгением Сверстюком, обвинявшимся в распространении самиздата. Мне вспоминается его крылатая фраза, отсылающая к высказыванию другого киевлянина. Она была рождена трагической судьбой самого Сверстюка: «Рукописи горят, но свет этого пламени остается навсегда». Обвинение в распространении самиздата эвфемистически прикрывало участие поэта в национально-культурном движении, которое, замечу, в ту пору не отрицало иных культур.

В преддверии очередного обыска нужно было спрятать библиотеку Евгения Александровича, и везти ее к кому-то из единомысленных ему было опасно. Тогда обратились к моей бабушке, которая в свое время переехала в Киев из Петербурга, украинского не знала – и была, так сказать, вне подозрений. Взгляды опального поэта по большому счету не были близки ни ей, ни мне, ее воспитаннику: бабушки и внуки редко интересуются национальными движениями. Просто друзья Сверстюка знали ее как порядочного человека – и, заручившись ее согласием, привезли в наш дом те книги, которые при обыске могли вызвать новые аресты. Разумеется, первым, кто стал читать запрещенную литературу, был я – тринадцати- или четырнадцатилетний. Значительную часть библиотеки украинского поэта составляли тексты Александра Исаевича Солженицына.

Толчком к чтению для меня тогдашнего был интерес к запретному плоду, но, начав читать, я понял, что сладость его в другом, а сам плод – не запретный. С тем же успехом можно запретить лес, море, ветер. «Неуж и солнце ихим декретам подчиняется?» – думалось мне вслед за Иваном Денисовичем. Читавшееся мной располагалось на той высоте, откуда партии и съезды были уже неразличимы. Автор описывал конкретное время, но не на вре́менном был сосредоточен.

Одна из важных задач всякого человека – преодоление времени. В полной мере это возможно только в эсхатологическом плане. Но из вещей, доступных в нашем нынешнем существовании, именно культура в значительной мере способна преодолевать время. Она делает возможным продолжение диалога с умершими. Мы не только находим ответы на новые вопросы – мы выясняем, что эти вопросы уже поставлены, просто раньше мы этого не видели. Так происходит потому, что в истории многое повторяется, в том числе – вопросы и ответы.

Культура – это, выражаясь по-немецки компактно, не Einbahnstrasse, которая ведет из прошлого в будущее. В не меньшей степени ей свойственно и обратное направление, поскольку изменяется она не только в настоящем, но и находясь в своем прошлом. Литературное произведение – это не просто текст, а текст в восприятии читателя. Изменение восприятия текста от эпохи к эпохе означает и изменение самого произведения.

Так, уже упомянутое «Слово о полку Игореве» в восприятии начала XIX века вполне укладывалось в поэтику романтизма (трагический герой и его обреченный поход), а в советское время в нем без труда находили иллюстрации к идеям патриотизма («О, Руская земле! Уже за шеломянемъ еси!»). То, что современникам Сервантеса казалось преодолением рыцарских романов, со временем приобрело совершенно другой смысл.

Для нас, в большинстве своем не прочитавших ни одного рыцарского романа, Дон Кихот – символ благородного служения идеалу, пусть и несбыточному. «Красное колесо» не ограничивается описанным в нем временем. Оно является тем зеркалом, в которое будут смотреться разные поколения и народы.

То, что людям древности представлялось ночным светилом, имело, как выяснилось, и невидимую сторону, которая в конце концов тоже стала явной. Великим произведениям дано открывать всё новые и новые грани, обнаруживать новые пространства и глубины. Это неистощимые источники света, но есть ведь и тысячи небесных тел, этот свет отражающих. И всё это – культура: писатели и читатели, музыканты и слушатели, актеры и зрители. Все вместе мы делаем ночной небосвод немного светлее».