В детстве своем, как вспоминали очевидцы, святой Царь наш Николай Александрович уже хорошо знал чин и устав церковных служб. В домовом храме Аничкова дворца он любил подпевать хору, а вернувшись в детскую спальню вместе с братом Георгием и приятелем Володей, они повторяли и «Хвалите», и «Аллилуиа», и «Ангельские силы на гробе Твоем...» У Ники (как с младенчества звали его родные) была удивительная музыкальная память, и когда кто-то из юных «певчих» начинал фальшивить, он с регентской строгостью, не покидая тона, замечал:

– Не туда едешь!

Так будущий хозяин земли Русской в отрочестве отстаивал чистоту и правильность церковных песнопений… Прошло не так уж и много времени. В 26 лет, осенью 1894 года, Николай Александрович взошел на Прародительский престол, а в мае 1896 года венчался на Царство.

«…Как нет выше, так нет и труднее на земле Царской власти, нет бремени тяжелее Царского служения, – обратился к Государю во время совершения священнодействия митрополит Московский Сергий. – Через помазание видимое да озарит невидимая сила свыше… Твою самодержавную деятельность ко благу и счастью твоих верноподданных».

Самодержец Всероссийский Николай II произнес «Символ веры» и коленопреклонную молитву с исповедованием, что земное царство вверено Царю от Господа, и с прошением: «Ты же Владыко и Господи мой, настави мя в деле, на неже послал мя еси, вразуми и управи мя в великом служении сем… Буди сердце мое в руку Твоею, еже вся устроити к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да и в день суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово…»

После Божественной литургии было совершено над Государем Таинство Миропомазания. Потом Николай Александрович вошел Царскими вратами в алтарь и причастился Святых Христовых Таин как священнослужитель. Русский Царь во время венчания на царство становился носителем особой благодати Святого Духа – Помазанником Божиим.

Венчание на Царство, величественная пятичасовая служба в Успенском соборе Московского Кремля, – это церковная печать священного права царей, это присяга Императора править Россией по заповедям Христовым и отвечать перед Богом за державу и ее народ, быть защитником веры православной. Для Государя Николая Александровича – глубоко верующего человека – это был крест, состоящий из перекладин абсолютной власти и абсолютной ответственности.

Помазанник Божий Николай II не раз говорил: «Министры могут меняться, но я один несу ответственность пред Богом за благо нашего народа». Исходя из исконно русского начала соборности, он старался привлечь в помощь управления империей добропорядочных людей, оставаясь решительным противником введения в России конституционного правления. Государь пытался утихомирить политические страсти, трудился, не жалея сил, ради могущества державы и благоденствия своих подданных.

Николай Александрович, как олицетворение Верховной власти Православного Самодержавного Царства, нёс священные обязанности Вселенского покровителя и защитника Православия, оберегая народ Божий во всем мире.

Благодаря щедрым пожертвованиям Самодержца во многих европейских странах и в Америке было возведено 17 православных храмов, отличающихся своей изящной архитектурой и ставших главными достопримечательностями западных городов, в которых они были построены. Иконы, богослужебные книги, сребропозлащенные облачения посылал Царь русский в Сербскую, Греческую, Болгарскую, Черногорскую, Антиохийскую, Константинопольскую, Иерусалимскую Православные Церкви, не говоря уже о щедрых денежных пожертвованиях на их содержание. Николай II основал в святом граде Назарете духовную семинарию для православных арабов, благодаря этому они получили возможность служить Божественную литургию и обучаться богословским наукам на родном языке (ранее было только на греческом).

Святой русский царь встал на защиту гонимых, когда турки вырезали армян, притесняли и угнетали славян. Богом венчанный Царь без колебаний ответил на призыв о помощи беззащитной Сербии, когда летом 1914 года на нее напала Австро-Венгрия.

+ + +

«Царь у нас праведной и благочестивой жизни. Богом послан ему тяжелый крест страданий как своему избраннику и любимому чаду», – свидетельствовал в годы первой русской революции всероссийский пастырь Иоанн Кронштадтский. Слова святого услышали немногие. В двух столицах великой империи бушевали страсти. Газета «Освобождение», издававшаяся в то время за границей, открыто называла «освободительные силы», выступавшие против царской власти в России: «Вся интеллигенция и часть народа; все земство, вся печать…»

Конечно, это было сильное преувеличение, но в список «освободителей» попали все те, кто отступил от веры праотеческой, изгнал из своей души доброту, любовь и милосердие, заразился иным духом – духом безбожия, вседозволенности, мятежа и жаждал разрушений. А чем больше русское «передовое» общество теряло способность мыслить и чувствовать соответственно православному мировоззрению, тем более оно не понимало глубоко верующего Государя. Все хорошие устремления и начинания Императора тотчас записывались в «черный список». Все его заслуги и благодеяния перечеркивались. Даже слова клятвы, данной многими перед Святым Крестом и Евангелием, забылись напрочь. А ведь и военачальники, и офицеры, и министры, и чиновники, и царедворцы, произносили всенародную присягу: «Клянусь Всемогущим Богом, пред Святым Его Евангелием в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству, своему истинному и природному Всемилостивейшему Великому Государю Императору Николаю Александровичу, Самодержцу Всероссийскому и Его Императорского Величества Всероссийского Престола Наследнику, верно и нелицемерно служить, не щадя живота своего, до последней капли крови…

Его Императорского Величества государства и земель Его врагов телом и кровью… храброе и сильное чинить сопротивление, и во всем стараться споспешествовать, что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всех случаях касаться может. Об ущербе же его Величества интереса, вреде и убытке… всеми мерами отвращать… В чем да поможет мне Господь Бог Всемогущий. В заключение же сей моей клятвы целую Слова и Крест Спасителя моего. Аминь».

Но вот наступили тяжкие для правящей династии, всей Российской империи времена: конец февраля – начало марта 1917 года. И какое там: «верно и нелицемрно служить, не щадя живота своего», и «споспешествовать»?! Государь только-только пережил ужас измены, трусости и обмана генералов на станции Дно под Псковом, возвращался в Могилев, в Ставку. А город, в котором он «так много трудился, столь положил души, сердца и ума и необычайного напряжения всех своих моральных и физических сил», будучи Главнокомандующим Русской армии, встретил его революционным гимном и красными полотнищами.

«4 марта (1917 года), – писал полковник Пронин, – при подходе сегодня утром к Штабу, мне бросились в глаза два огромных красных флага, висевшие по обе стороны главного входа в здание городской думы. Вензеля Государя и Государыни из разноцветных электрических лампочек уже были сняты. Государь со вчерашнего дня «во дворце», и он может из окошек круглой комнаты, в которой обыкновенно играл Наследник, видеть этот новый «русский флаг».

Около 10 часов утра я был свидетелем проявления «радости» Георгиевским батальоном по случаю провозглашения нового режима в России. Сначала издалека, а потом все ближе и ближе стали доноситься звуки военного оркестра, нестройно игравшего «марсельезу»… Георгиевский батальон в полном составе, с музыкой впереди, направляясь в город, проходил мимо Штаба. Толпа, главным образом, мальчишки, сопровождала его. Государь, стоя у окна, мог наблюдать, как лучшие солдаты армии, герои из героев, имеющие не менее двух Георгиевских крестов, так недавно составляющие надежную охрану Императора, демонстративно шествуют мимо Него, проявляя радость по случаю свержения Императора…»

Сам Государь вспоминал о своей последней поездке в Могилев так: «Некоторые эпизоды были исключительно неприятными. Город был украшен красными флагами и кумачом… Но я на них не обращал никакого внимания: мне всё это показалось таким глупым и бессмысленным! Поведение толпы, странное дело, противоречило этой демонстрации революционерами своей власти. Когда наш автомобиль проезжал по улицам, люди, как и прежде, опускались на колени».

8 марта 1917 года уже лишенный свободы Помазанник Божий Николай II уезжал из Могилева в Царское Село. На перроне стояли гимназистки, несколько женщин. Одна из них со слезами на глазах вскрикнула: «Не уезжай, Батюшка! Ты – слава и надежда нашей Родины. Ты еще поведешь наши войска к победе!» Заплакали и гимназистки. Может, предчувствовали, а может быть, и знали: для того всё и делалось-то, чтобы русские в Первой мировой войне не победили.

+ + +

Чего стоили Государю Императору эти псковско-могилевские дни, становится понятным из воспоминаний Юлии Ден, близкой подруги Императрицы: «Когда мы вошли в красный салон, и свет упал на лицо Императора, я вздрогнула: … насколько он изменился. Смертельно бледное лицо покрыто множеством морщинок, виски совершенно седые, вокруг глаз синие круги. Он походил на старика».

А ведь Николаю Александровичу – Самодержцу русскому – не было тогда еще и сорока девяти лет. В собственном дворце, где прошли самые счастливые годы семейной жизни, он, его августейшая семья и верные слуги, которые пожелали остаться с Хозяевами, – арестанты. Они заключены под стражу под предлогом шпионажа. Назначенная Временным правительством специальная следственная комиссия изводила Царя и Царицу обысками и допросами, но не нашла ни единого факта, обличающего их в государственной измене. Состава преступления не было, но Царская семья и их слуги оставались под арестом, и режим их содержания ужесточался.

Революционная «охрана», одурманенная безнаказанностью и властью, не уставала изобретать для узников разные неприятности и унижения, переносить которые, по признанию фрейлины Государыни, баронессы Софии Буксгевден, было нелегко:

«Царскую семью заставляли, как надоедливых просителей, подолгу стоять у запертых дверей, чтобы выйти на прогулку. Если ключ «терялся», прогулка отменялась.

В парке вооруженный до зубов отряд со штыками наготове следовал за Императором, буквально дыша ему в затылок.

Прогулку могли прервать, например, из-за того, что граф Бенкендорф ходит слишком медленно, или Жильяр что-то сказал по-французски, или потому, что Государыню везут в кресле (а у нее было очень больное сердце), – это особенно злило солдат…

И уж вовсе не имела границ бдительность охранников: вскрывалась каждая посылка, разрезались тюбики с зубной пастой, разламывались на мелкие кусочки шоколадные плитки, обыскивалась даже простокваша. В процедуре осмотра белья из прачечной участвовала вся охрана без исключения…»

«…В парке охрана демонстративно следовала предписаниям, шагая за арестованными по пятам, грубо с ними обращаясь, всевозможными способами выражая презрение к низложенному Государю. Императору, который всю жизнь верил в народную любовь, тяжело было чувствовать примитивную ненависть солдат, служивших в самых любимых и знакомых ему полках», – злорадствовал глава Временного правительства Керенский.

А о результатах работы следственной комиссии нигде ничего не сообщалось, хотя прошло уже со дня ареста Царской семьи пять месяцев. Один из революционно-настроенных граждан, уверенный в виновности Царя и Царицы, поинтересовался у членов комиссии: «Почему еще не опубликована их переписка?» и в ответ прозвучало: «Если мы опубликуем ее, то народ будет поклоняться им, как святым».

+ + +

1 (14) августа 1917 года Царская семья и их верные слуги из Александрийского дворца были выдворены. Этому предшествовали волнения и бессонные ночи узников.

«Итак, наш отъезд состоялся. В понедельник 31-го шла усиленная укладка (а я всё еще надеялась, что наш отъезд – неизвестно куда – не состоится и будет отложен хотя бы на несколько дней!) – писала в своем дневнике Анна Степановна Демидова, комнатная девушка Императрицы, – …в 12 часов ночи все отъезжающие находились в зале и смотрели, как выносили багаж… Наконец, все перевезли, но тут стали говорить, что наш поезд не вышел еще из Петербурга, и никто не знал, почему… Началось томление, все устали, были сонные, как мухи, и никто ничего не понимал. Стали думать, что, пожалуй, сегодня отъезд не состоится…

В 5 часов утра 1 августа приехали и объявили: «Можно ехать». Мы поехали на Александровский вокзал вместо часа в 5 часов. Солнце взошло, но грустная картина была в минуту отъезда. На балконе стояли все люди и с выражением отчаяния провожали нас… Когда мы уселись в поезд и тронулись, было без 10 минут 6 часов утра. Спать не хотелось больше, нервы были натянуты…»

«Сегодня, 2 августа, все уже знают, «куда» мы едем. Тяжко думать о том, куда нас везут…»

«Четверг 3 августа. …Последние 2 недели, когда узнала, что нас намериваются куда-то отправить, жила нервно, мало спала, волновалась неизвестностью. Это было тяжелое время. Только уже дорогой мы узнали, что «на дальний север держим путь; и как подумаешь только «Тобольск», сжимается сердце. Сегодня на одной из остановок (конечно, мы не выходили) кто-то на станции спросил нашего вагонного проводника: «Кто едет?» Проводник серьезно ответил: «Американская миссия», так как на поезде надпись – «Американская миссия Красного Креста». «А отчего же никто не показывается и не выходит из вагонов?» «А потому что все очень больны, еле живы…»

Пятница 4 августа. …Едем весь день очень тихо, с большими остановками, чтобы приехать в Тюмень в 10 часов вечера. Стоим в поле без конца. Приехали в 11 часов 15 минут вечера в Тюмень. Поезд подошел вплотную к пристани на реке Туре, впадающей в Тобол, и мы из вагонов перешли на пароход, довольно примитивный. Никаких удобств. Первое впечатление самое безотрадное: особенно было тяжело, что для хозяев ничего не было приготовлено. Все одинаково для всех. Жесткие диваны и ничего больше, даже графинов для воды нет ни в одной каюте…»

Милая, славная Нюта (так звали Анну Демидову в Царской семье), чем дальше, тем больше будет ужасаться от того, как поступают с Государем, Государыней и их августейшими детьми – с ее и всей России Хозяевами. В записях, которые Анна делала каждый день, остались важные и ценные сведения о быте и условиях жизни царственных узников в Сибири.

Почему же их отправили в Сибирь вместо обещанного Крыма? Причина просвечивает сквозь словесные хитросплетения мемуаров членов Временного правительства. Заговорщикам очень хотелось низвести Помазанника Божия, того, «выше которого из всех живущих на земле, нет» до уровня тирана, злодея и преступника. А для таких Сибирь – традиционное место заслуженного наказания. Эта мысль настойчиво внедрялась в сознание народа с конца ХIХ столетия. Таким самооправданием клятвопреступники надеялись объяснить как саму ссылку, так и свержение Царя. А чем еще им можно было оправдаться?

+ + +

В начале августа 1917 года в Тобольск вместе с Царской семьей приехали 39 человек. Позже прибыли еще шестеро. Обещанных денег на содержание узников Временное правительство не выплачивало. Затем пришедшие к власти осенью 1917 года большевики обещали обеспечить «гражданину Романову» крышу над головой, солдатский паёк и отопление. Зимой 1917-1918 гг. в комнатах «Дома свободы» было +4°. Семья и приближенные замерзали, их руки трескались от холода…

Личные средства, с которыми Государь и Государыня приехали в Тобольск, были потрачены. Русский Царь записал в своем дневнике: «14 (27) февраля 1918 года. Среда. Приходится нам значительно сократить наши расходы на продовольствие и на прислугу… Все эти последние дни мы были заняты высчитыванием того минимума, который позволит сводить концы с концами…

15/28 февраля. Четверг. По этой причине приходится расставаться со многими из людей, так как содержать всех, находящихся с нами в Тобольске, мы не можем. Это, разумеется, очень тяжело, но неизбежно…»

Особенно трогательно проходило расставание с личным камердинером Государя Терентием Ивановичем Чемодуровым. Государь сказал с великой скорбью любимому слуге: «Жаль мне тебя, ты верно служил и искренне любил меня. И я тебя взаимно любил, но горькая нужда вынуждает и с тобой, мой друг, расстаться. У меня нет возможности содержать и тебя, а потому, что делать, иди, мой милый, на свободу, не забывай меня и мою семью». Эти слова Царя-страдальца тронули 69-летнего слугу, и он горько заплакал: «Я с Вас ничего не хочу. Я вижу Ваше бедственное положение, я все свои сбережения отдам на содержание себя и Вас. Всегда я был верный Вам. Хочу быть таковым до конца. Я от Вас не уйду». Такой ответ верного и любимого слуги растрогал Государя. После минутного молчания Царь подошел к старому Чумодурову и крепко обнял его. Старик остался верен своему слову. Он сопровождал Государя, Государыню и Великую княжну Марию в Екатеринбург. И когда увидел, как их там встречали, как хамски грубо обыскивали, как над ними издевались, его сердце надорвалось – он сильно заболел.

Из дневника Государя: «11 (24) мая. Пятница. Решил отпустить моего старика Чемодурова для отдыха…» Предполагалось, что Терентий Иванович уедет к родственникам. Комиссары пообещали довезти 69-летнего царского слугу на вокзал и посадить в поезд. Посадили. Но только в Екатеринбургскую тюрьму. Сначала – в общую камеру, потом по просьбе надзирателей перевели в тюремную больницу. И это спасло его от расстрела. Божьей милостью про него большевики забыли. Он, конечно, знал, что из тюрьмы исчезали один за другим верноподданные царя: Татищев и Долгоруков, Нагорный и Седнев. Их уже не было в живых (расстреляли), а Царю и Царице всё обещали, что их верные слуги скоро приедут в Ипатьевский дом. Это тоже было из арсенала «изуверских моральных пыток»: сначала подать царственным узникам надежду, потом отнять ее и насладиться их горем новой утраты.

Государь все издевательства переносил стойко, что, конечно, требовало сверхчеловеческих нравственных сил. Его больше терзало другое: то, что творилось в России, которую он по-прежнему горячо любил. «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного блага и спасения России».

Последние дни земной жизни Царской семьи проходили в чтении Священного Писания и в пении церковных песнопений. Пели хорошо, в тон друг другу, умилительно. Это был ответ на выходки надзирателей-истязателей, которые рядом горланили революционные песни и неприличные частушки…

+ + +

25 июля 1918 года, через восемь дней после страшного злодеяния, в Екатеринбург вошли белые. В тот же день из местной тюрьмы были освобождены все те немногие, кто остался в живых. Один из них – Терентий Иванович Чемодуров, который сразу же направился в дом Ипатьева. Здесь он увидел полный разгром и плохо замытые следы крови…

По исчезновению Царской семьи уже началось следствие. Чемодурова спросили: какие вещи были у Государя? Дворцовый служащий совершенно точно перечислил все вещи, которые были в гардеробе Царя, даже носовые платки. «Куда же это делось теперь?» Верный слуга не знал ответа на этот вопрос. Одно он только знал твердо – Государыня никогда не рассталась бы с Феодоровской иконой Пресвятой Богородицы, а икона была брошенной, золотой венчик и драгоценные камни с образа сорваны. «Без этой иконы Императрица никогда никуда не выезжала. Лишить Государыню этой иконы было равносильно лишить жизни».

Нашли кем-то выброшенный и молитвослов Государя, который был всегда при нём с юношеских лет. Образ преподобного Серафима Саровского – любимого святого Царской семьи, Библия, бутылочки со святой водой – всё было обнаружено на помойке.

Следователи показывают Терентию Ивановичу иконы, святоотеческие книги, которые валялись на полу в комнатах или на помойке; вещи августейших узников, найденные у конвоиров и надзирателей. И преданный этой семье человек безошибочно называл, кому из Хозяев или их детей всё это принадлежало…

Он уже осознавал, что здесь произошло, но не хотел верить в это. Становился всё мрачнее и угрюмее. И все время повторял, как бы про себя: «Не знаю, ничего не знаю, что постигло моего Государя и его Семью…» Прошло уже 20 дней после выхода из тюрьмы верного царского слуги, он еще пытался давать показания, но следователи из сочувствия уже вопросов не задавали, предоставляя возможность говорить ему, о чем и сколько хочет.

Через три месяца Терентий Иванович умер. Незадолго до своей смерти он радостно воскликнул: «Слава Богу, Государь, Её Величество и дети живы!» Возможно, Господь его утешил видением Царской семьи во славе Своей…

+ + +

Уже в 1915 году блаженная Паша Саровская всё молилась с земными поклонами перед портретом Государя Николая Александровича как перед иконою и свидетельствовала: «Он выше всех царей будет».

«Господи! Что они с ним сделали! Какие немыслимые мучения он претерпел от изуверов! Страшно видеть! Не сказать!» – ужасался старец Николай (Гурьянов).

Не успокоились цареубийцы-безбожники и после убиения Государя и Царской семьи. Десятилетиями цинично и целенаправленно поносили всё, что было связано с Домом Романовых: физически уничтожали всех, кто знал и помнил, как на самом деле жилось в Царской России.

Сколько было убито, замучено истинно преданных Царю и России людей! Сколько вылито гнусной клеветы, хулы в «народные массы» советскими историками и литераторами. Много было тех, которые эту ложь принимали за истину и сейчас продолжают принимать. Но есть и другие люди, чуткие сердцем, понимающие, что император Николай II и вся его семья дали нашей Отчизне пример глубочайшей веры в Бога и безграничного доверия к Нему и пример беззаветной жертвенной любви к России и к ближнему. И этот пример, как и царский подвиг, останется в веках.

+ + +

Сто лет уже прошло. В июле 2018 года, на Царские дни, в Екатеринбург собралось около ста тысяч человек. Среди них были и белгородцы. Особенно удивили и умилили рабы Божии Валентина и Роман. Мама и сын. У каждого из них свои недуги. У Валентины, например, чуть больше года назад был очень сложный перелом руки, по весне врачи обнаружили тромб, да и возраст ее уже под семьдесят. Им предстояла дальняя дорога до Екатеринбурга, потом долгая ночная служба и 21-километровый крестный ход от Екатеринбурга до Ганиной Ямы. Но Валентина была настроена очень решительно: «Обязательно надо ехать, надо пройти этим скорбным путем». А на вопросы боязливых знакомых: «А сможете в такую даль? Выдержите?» – она отвечала: «Разве наш Царь-батюшка не поможет нам?»

Конечно же, Царь-батюшка им помог, как помогает каждому, обращающемуся к нему за помощью.

Вероника Джавадова

Опубликовано в "Белгородских епархиальных ведомостях"