Автор сообщения монах Илия (Каунников) рассказывает: «Воспоминания – будто кисти художника, рисующие с помощью красок-слов самые интересные картины прошлого. То, что было забыто в поколениях, воскрешают воспоминания, записанные пером. Недаром ведь труд летописцев во все века считался одним из почетнейших. Недаром мемуары минувших поколений во все времена вызывают у общества неподдельный интерес. В далеком 1914 году, более века назад, один из валуйских летописцев – священник Иоанн Набивач – описывал весеннее торжество в пещерном скиту Успенского Валуйского монастыря – старинной обители, дошедшей до нас лишь в воспоминаниях людей давно минувшей эпохи. Его очерк был опубликован в «Воронежских епархиальных ведомостях» в № 34, в 1914 году.

Далеко виден с гор и долин белоснежный купол нового величественного храма обители Успения, а еще дальше видны монастырские горы, покрытые густым лиственным лесом. Правый нагорный берег Оскола протянулся на несколько десятков верст. Наибольшей же высоты горы достигают как раз против монастыря, где Оскол, принимая в себя приток Валуя, крутым изгибом поворачивает свое течение с севера на запад.

Не изгладились еще из памяти православных светлые дни юбилейного праздника и освящения собора-памятника в обители, как смиренные иноки оповестили край благою вестью об открытии пещерного храма в скиту. На весеннее богомолье к угоднику Божьему Николаю потекли странники и паломники из дальних и ближних мест.

Высокий закругленный шпиль меловой возвышенности, поднявшись напротив обители, как бы отвесно над Осколом, раздваивается узкой долинкой, ведущей на горы в одну сторону и над берегом реки – в другую. Место живописное, тихое, уединенное. Весь меловой кряж с подошвы и до самой вершины покрыт густыми стройными ясенями и дубами. Сверху горы – лесная гуща, снизу – глубокая река: уголок здешний как бы самой природой отрезан от мира. Трудно подыскать более мирную пристань для молитвенных подвигов отцам пустынникам.

Давно манила иноков к себе эта лесная чаща, и уже несколько лет, как на одном из уступов горы стоит келья для любителей безмолвия и скитского уединения. Не один из иноков уединялся здесь в разное время, особенно в Великую Четыредесятницу, усугубляя свои молитвенные бдения трудами измождения плоти. Неведомые миру трудники копали пещерный ход под гору. Только в тишине глубокой ночи слышны были подземные глухие удары заступа. Начатое несколько лет назад углубление в недра земные продолжалось с перерывами до 1910 года.

В том же году ныне почившим архимандритом Игнатием со старцами архиепископу Воронежскому Анастасию было представлено прошение инока-пещерника Иакова об открытии пещер в скиту. Пещеры были осмотрены епархиальным архитектором. Высокопреосвященным владыкою на ходатайство игумена положена была резолюция: «Потерпеть еще нужно до более благоприятного времени».

Прошло три года. За это время трудников пещерных прибавилось. Многие из иноков в зимнее время считали долгом положить лепту своего труда в пещерах. Подземный ход, начатый первыми трудниками у скитской кельи, разделен на два, из которых один прошел по-над рекой, а другой прорыт высоко: к самому шпилю, поднявшись на сто двадцать ступеней.

В пятнадцати саженях книзу от главного входа в пещеры высечена в меловой породе площадка со сводом, где в дальней нише поставлен престол, отделенный маленьким иконостасом. Это и есть храм во имя священномученика Игнатия Богоносца.

На третье мая пред всенощным бдением в субботу назначен был крестный ход в пещерную церковь и на вершину горы, именуемой здесь Фавором, к часовне, осеняющей выход из пещер. «Величаем тя, святителю отче Игнатие, и чтем святую память твою…» – переливалось от передних и задних рядов крестного хода пение, подымаясь из долин к вершинам, и дальним эхом как бы ложилось на широком плесе Оскола. На вершине горы крестный ход разделился: часть его осталась здесь, на площадке у часовни, другая часть, обойдя гору, спустилась к пещерному храму. Всенощное бдение совершалось в том пещерном храме и здесь, на открытом воздухе. Очень стройно все песнопения были выполнены лучшим хором города Валуек – хором Николаевской церкви.

Пещерный храм очень мал вместимостью: не более чем для двадцати человек. Поэтому богомольцы главным образом наполняли большой собор, где при полной торжественности служили соборно девять иереев.

После поздней Литургии – второй крестный ход на горы. В узком проходе к пещерному храму столпилось десятка с три богомольцев; много других стояло на крылечке и приютилось по уступам горы: они жаждут хоть краем уха уловить доносящиеся отдельные звуки пения священных молитв. Там, в подземелье, и сыро, и холодно, полумрак. Едва видно издали слабое мерцание свечей, освещающих храм. Тихое пение иноков, дрожащий старческий голос священнослужителя – вся обстановка подземелья дает простор фантазии и переносит мысль в седую старину первых веков христианства, когда гонимые деспотами Рима, ученики первоверховных апостолов скрывались от гонителей в недра земные и там, в катакомбах, совершали «вечери любви».

Высокое религиозное чувство пережитого за молитвою впечатления вылилось у одного богомольца в стихотворение:

Вот гора в горе пещеры,

А в пещерах – Божий храм.

Приходи, кто полон веры,

Возносить молитвы там.

Этот храм тебе напомнит

Катакомбы древних лет,

Думу радостью наполнит,

Что теперь гонений нет.

Что не надобно таиться

Христианам в наши дни.

Всюду явно помолиться

Могут Господу они.

Но в подземном скромном

храме

Мысль о смерти в нас сильней.

Словно быстрыми шагами

Приближаемся мы к ней.

Пусть нас прельщает жизнь

цветами,

Но пещеры говорят:

Что могилы перед нами,

А в цветах таится яд!

Что полезнее оставить

Нам мирскую суету

И незримо Бога славить,

Поселившихся в скиту.

Слава инокам пещерным,

Что трудилися в тиши

В благочестии примерном

Для спасения души.

И тому, в ком мысль созрела

Совершить святое дело,

Кто его благословил, 

Разрешил и освятил.

К вечеру закончились скитские празднества. Наступила холодная ночь. Уже погрузилась обитель в мирный сон. Задремал скитский лес и прибрежные рощи. Эту безмолвную ночь, как стражи, от вечерней зари до утренней охраняли своим пением соловьи. Вдали были слышны свистки паровозов и грохот поездов: там все та же суета сует. Грустно расставаться с тихою пристанью и снова погружаться в волны житейского моря. Прощальный взор на тот мерцающий огонек в скитской келье. Гори ярче, огонек молитвы, и зови к себе всех труждающихся и обремененных жизнью мира».